Снятие масок на конкурсе однострочников идет полным ходом, подключусь и я. Да, это я - автор заявки о прошлых жизнях. И вот что мне написали на нее.
NikaDimm:
Реальность наших днейВозможно, мы уже спускались с небес
Или рождались не раз
Какая горькая память – память о том
О том, что будет потом…
Но шины шепчут в ночи
Утешительный бред
Я слышу крик в темноте
Возможно, это сигнал
Прощай, чужая земля... (с) Нау
«ЛОЭНГРАММ!!!» - ревет восторженная толпа. Он кричит «Зиг» - и толпа повторяет в тысячи глоток. Он поднимает руку – и лес рук взлетает в ответ. Он делает шаг вперед – и тянутся, тянутся ему навстречу сдерживаемые цепью охраны фанаты. Луч выхватывает из темноты золотые волосы, развевается за плечами подхваченный потоком воздуха белоснежный плащ, девочки в первых рядах размахивают лифчиками, размазывают по щекам слезы с тушью. «ЛОЭНГРАММ!!!» - бессмысленно-восторженные лица. Первые аккорды – толпа стихает – его голос летит над залом. Лоэнграмм поет The Heart of Saturday Night, старый хит Тома Вэйтса. Так может петь только он. Magic of the melancholy tear in your eye… you're dreamin' of them Saturdays that came before…tonight'll be like nothin' you've ever seen… Он выдыхает в черный туман зала последние слова – Stumblin – Oh stumblin' - ooon-to the heart – of Saturday night… - поворачивается и идет, как слепой, вытянув перед собой руку, чуть пошатываясь. Визг, всхлипы, свист, рев «ЛОЭНГРАММ!!!» - и летит, летит за плечами белоснежный плащ.
Кирхайс подхватывает его сразу за кулисой, тащит в гримерку, врач уже там.
- Следующая… Show must go on… - Райнхард уже не говорит, шепчет еле слышно. Аннерозе смотрит испуганно. Зиг качает головой:
- Никаких Show must go on. Он просто свалится прямо на сцене. Давай Somethin' Stupid и потом I Never Talk to Strangers, там ты сможешь вытянуть за него. И заканчивайте на этом. Райнхард, слышишь? Заканчивай! Хватит сжигать себя! – Райнхард смеется, тихо и хрипло. Зиг не знает, о чем просит. Он для этого живет, как он может закончить? Но Аннерозе смотрит с мольбой, и Райнхард нехотя кивает. Ладно, сегодня он не будет умирать на сцене, как обычно. Ради сестры.
- Что с ним?! Что ему вкололи?
- Не знаю… Он сам…
- Как сам?.. А, черт… Надо в больницу, срочно! Давай его в мою машину! Быстрей, быстрей! Сам с ним, я за руль! Аннерозе где?
- Вышла…
- Ты что, вмазал вместе с ним? Ладно, все потом. Оставайся, справлюсь сам. Аннерозе не говори!
Кирхайс выныривает из этого странного сна. Страшного сна. Что там происходило с Райнхардо-сама? Кем он там был? Что это – прошлое, будущее? А может – предупреждение? У Райнхарда последнее время бывает высокая температура. Кирхайс почти уверен, что и Вестерланд…Все равно ужасно. Ладно, это же Райнхард, он поймет. Завтра церемония празднования победы. Кирхайс привычно начинает перебирать в памяти меры безопасности, так, Фаренхайта на всякий случай в наручники, Ансбаха тоже… потом останавливает себя – за это же теперь отвечает не он. Что все-таки значит этот сон? Это неспроста… но если сейчас снова заснуть, может будет уже другой?... Нет, тот же самый… машина… надо скорее, Райнхарду плохо… сосредоточиться, он чуть не заснул за рулем… Фаренхайт какой-то… свет бьет по глазам…
Офицер полиции просматривал документы, врач и медсестра склонились над раненым. Одновременно подняли головы. Врач, чуть скривив губы, произнес «Под дозой». Медсестра выдохнула «Лоэнграмм! Это же Лоэнграмм!» Ох, только этого не хватало. Да, точно, Райнхард Мюзель, сценический псевдоним Лоэнграмм. Кумир молодежи. Ну, сейчас здесь будет море журналюг и рыдающих поклонников. Вон водитель уже набирает смску. Но врач говорит «Быстро. Укол» - дальше какая-то медицинская абракадабра, медсестра сразу метнулась к своему чемоданчику, и вот уже раненого на носилках грузят в скорую, вой сирены, всё – увезли. Теперь можно заняться вторым. Зигфрид Кирхайс, 20 лет…
- Господин Оберштайн… Господин Оберштайн, проснитесь пожалуйста… Господин Оберштайн! – Рабенард, голос дрожит.
-Уже проснулся. Что случилось?
- Просыпайся-просыпайся, ублюдок. – А это уже Доминик. Много стала себе позволять, с тех пор как завела любовника-губернатора.
– Просыпайся и иди разгребай. Твоя белобрысая звезда угробила себя. И верного Кирхайса впридачу.
– О боги, боги, есть ли более собачья работа, чем у продюсера… ЧТО?
- Именно то, что слышал. Мюзель в реанимации. Попал в аварию. Какой-то мотоциклист выскочил навстречу и ослепил фарами.
- Он был за рулем?
- Он был в отключке. За рулем был Кирхайс. Вез его в больницу, так Адальбертик сказал.
- Таак. Рабенард, вызывай Ланга. Пусть утрясает с полицией, это его работа. Где Мюзель, в какой больнице? Кирхайс с ним?
Доминик всхлипнула, и Оберштайн проснулся окончательно.
Свет бьет по глазам, и больно в груди, и жжет шею. Руки! Зафиксировать! Почему так кружится потолок? Держать! Не отпускать! Там Райнхард! Лоэнграмм… Райнхард… Его глаза так близко… Райнхардо-сама… пожалуйста… Завоюй вселенную… И скажи Аннерозе… что Зиг выполнил свое обещание. Мы еще встретимся… или уже встречались… в другой жизни…
Поэтичная прозаИ встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах...
Светлеет небо, гаснут звезды. Рассвет. Еще какой-то час... Прости, мой друг, но слишком поздно я понял, что не будет - нас. Не будет взглядов исподлобья, ехидных слов, обидных фраз. Не будет чувства, что сегодня мы ссоримся в последний раз. Не будет пальцев, мнущих локон, не будет в спину горьких слов. Я проиграл в рулетку с роком. А ты - ты был к тому готов. Постой, не уходи с рассветом. Давай немного помолчим. Ты на том свете, я - на этом. Нас нет ни там, ни здесь - мы спим. Мы видим сны: мы снова рядом, мы снова в бой, а может в путь. Твоя улыбка мне наградой, мой взгляд тебе. Уснуть, уснуть - и видеть сны. Наверно, грустно, что снится в этом смертном сне - когда покров земного чувства... - вновь о разлуке и войне. Вновь о рулетке с подлым роком, о рукопашных, топорах, предателях или пророках, толпе и славе... Тлен и прах, мирская суета и будни - прости, прости за эту ложь. Мне без тебя так больно, трудно, так горько - только ты поймешь. Прости безумную надежду, прости, что твой тревожу сон. Прости за ту мечту, что брезжит, как свет... Прости за медальон. В другом миру, в другом столетьи назначим встречу мы опять. Быть может, нам десятилетним там не придется воевать. Быть может, ждет нас там прекрасный и светлый дивный новый мир, где море, солнце, брызги, краски - и нету слов «доспех», «мундир». Быть может...
Спит. Улыбка на губах... Светает... Призрак шепчет на прощанье:
Мой друг, дождись, мы встретимся - во снах - на узких перекрестках мирозданья...
Кроссовер ЛоГГ - "Инсайдер" - учебник истории
Белый Кречет, Синий Телец и Золотой Лев смотрели на долины, застывшие вне времени у подножия Вершины Мира. Вот сейчас время отомрет, и миры разлетятся осколками и окажутся на разных концах Вселенной. И в каждом из них появятся люди и проживут свои жизни. И никогда – ни-ко-г-да - не узнают, что они живут и в ином мире, и могут бороться, любить, страдать или уже никогда больше не страдать где-нибудь на Вее, на окраине ойкумены, или в той части галактики, что за Двумя Коридорами, или на маленькой голубой планете, третьей от желтого карлика во внутреннем крае рукава Ориона. Никогда - или только иногда, в тонком сне, в полном острой боли бреду или в те последние секунды, когда жизнь алым фонтаном бьет из рассеченной артерии, - увидят они как могли бы жить... где-то далеко.
- Я буду его хранить, - это Белый Кречет. - Его и его друга. Остальных - как получится.
- А я не смогу его сберечь. Я уже знаю... - это Лев.
- Встретятся ли они, узнают ли друг друга - не знаю даже я. Это зависит от них самих. И от их снов... - Синий Телец.
И так все и случается.
И в ту секунду, когда время замирает, как приговоренный под уже наведенным на него бластером, и под общий крик и суету Миттельмайер пытается зажать пробитую артерию – почему видит Зигфрид Кирхайс, верный второй Золотого льва Райнхарда, - почему видит он, как проминается строй викингов под натиском штурмующих англосаксов, и слышит «семь футов английской земли вашему конунгу», и он – конунг Харальд – бросается в гущу битвы? И пробивает горло – нет, не луч из кольца - каленая английская стрела, и бьет кровь из разорванной артерии, и в этой битве у моста Стамфорд нет друга рядом, но имя той, за которую воевал десять лет – «Эллисиф» – звучит эхом к «Аннерозе» где-то далеко…
И в ту секунду, когда время замирает, как воздух в момент, когда смолкнет большой колокол на Святой Софии, и Харальд преклоняет колена пред базилевсом, жалующим его званием аколуфа варяжской гвардии – почему вдруг встает в глазах просторный и полный света зал, и звучит высокий и торжественный голос его друга, произносящего «Адмирал Кирхайс»? Друга, которого не было у него никогда в жизни, хотя он так искал его, словно помнил, что он есть – где-то далеко…
И в ту секунду, когда время замирает, как обреченный, но еще не уничтоженный мир, и Кирхайс произносит «Вы жертвуете невинными – этих пятен вам не смыть», почему эхом отзывается в ушах голос, так похожий на свой собственный? «Киссур чувствует себя хорошо – в отличие от трех тысяч человек, убитых им вчера» - звучит его голос где-то далеко…
И в ту секунду, когда время замирает, как часовой на торжественном параде, и Теренс Бемиш видит Киссура Белого Кречета, падающего отвесно, головой вниз, и белокурые длинные волосы рассыпаются из-под черной повязки, и Теренс уже слышит хруст ломающихся о паркет позвонков – почему вдруг встает перед глазами широкое дуло невиданного оружия? И он – нет, не подставляет руку Киссуру, для этого он стоит слишком далеко, не успеть – но отводит это оружие вверх и влево, и перехватывает руки человека в странной черной форме – и даже не удивляется, что это помогает Киссуру в последнюю долю секунды - выбросить руки, и погасить удар, и перекатиться через голову. И вскочить, и снова броситься в бой – с лучшим другом, президентом Ассалахской компании, космодром которой только что захвачен дружинниками Белого Кречета. И Теренс понимает, что он все-таки успел где-то далеко…
Pinch_of_m:
Реальность Галактической ФедерацииЕго часто посещало одно и то же видение. Райнхард подчас не мог сказать, видел ли он сновидение или же воспоминание, приходящее к нему на грани сна и яви.
***
Кажется, тогда он был бухгалтером и служил в филиале крупной компании, занимающейся перевозками грузов во все уголки Галактической Федерации. Рекламные щиты и вывески с их логотипом пестрели на каждом шагу, переливались в ночи неоновым блеском, от которого у Райнхарда слезились глаза.
«Век бы их не видеть» - мрачно думал он.
Райнхард понимал, что тогда он не был счастлив: работа, которой многие бы позавидовали, не радовала его; дом же так и не смог стать для него крепостью, отношения в семье не ладились. Райнхард все чаще и чаще после работы не стремился к дому, предпочитая очередному скандалу маленький грязный паб у городского парка.
Так было и в тот раз. Райнхард не спеша потягивал светлое пиво, постукивая ногой в такт льющейся из динамиков музыке. В дальнем углу копошилось несколько пьяниц, на которых, впрочем, никто не обращал внимания: к алкоголикам, нищим и отчаявшимся все давно привыкли. Если нагрянет наряд полиции, то их заберут. Но Райнхарду этого не хотелось, ведь у пьянчуг могло оказаться оружие, и тогда завязалась бы перестрелка. Потасовки с полицией тоже были обычным делом, но получить шальной заряд бластера в лоб или, более того, лишиться возможности допить свои напитки, не хотел никто.
- Извините, здесь свободно? - неожиданно прозвучавший над головой голос заставил Райнхарда вынырнуть из потока своих мыслей.
- Да, конечно, - Райнхард кивнул, - садитесь.
Собеседник поставил кружку с темным пивом на испачканную столешницу и сел напротив. Его плащ на секунду распахнулся, но этого оказалось достаточно, чтобы Райнхард увидел скрывавшуюся под ним полицейскую форму.
- Вы…, - начал было он.
- Не стоит, - полицейский покачал головой и плотнее запахнул плащ, - я не при исполнении.
- Хорошо, - согласился Райнхард. К полиции относились как минимум с недоверием, поэтому не следует поднимать лишнего шума.
На щеке полицейского красовался рваный шрам, скорее всего от удара ножом. Это было странно, ведь такие шрамы легко удалялись в клиниках. Наверное, он был чем-то памятен полицейскому. Но больше всего Райнхарда поразили волосы: таких ярко-рыжих волос он никогда еще не видел. Краска? Нет, не похоже.
«Должно быть, у него интересная жизнь, - с легкой завистью подумал Райнхард, - опасная, но интересная, не то, что у меня. Даже если завяжется драка или перестрелка, на мне не останется ни царапины. Это только мое наказание - размеренно плыть по течению жизни, не причаливаяя к берегам и не попадая в водовороты.»
- Знаешь, в четыре утра сюда явится патруль, - тихо проговорил его собеседник.
- Зачем ты рассказываешь мне это? - безучастно поинтересовался Райнхард.
- Ты не похож на придурка.
- Что ж, и на этом спасибо, - и Райнхард улыбнулся, впервые за долгое время.
***
«Если мы все же встречались столетия назад, то, возможно ли, что мы встретимся снова?»
Райнхард до боли сжал медальон в руке. Разум называл это невозможным, но огонек надежды все же продолжал теплиться.
Спасибо вам, девушки! Все тексты необычные, с изюмикой, и к ним возвращаешься снова и снова. Мне как заказчику очень приятно, что заявка была выполнена аж четыре раза.
Прошлые жизни Райнхарда и Зигфрида
Снятие масок на конкурсе однострочников идет полным ходом, подключусь и я. Да, это я - автор заявки о прошлых жизнях. И вот что мне написали на нее.
NikaDimm:
Реальность наших дней
Поэтичная проза
Кроссовер ЛоГГ - "Инсайдер" - учебник истории
Pinch_of_m:
Реальность Галактической Федерации
Спасибо вам, девушки! Все тексты необычные, с изюмикой, и к ним возвращаешься снова и снова. Мне как заказчику очень приятно, что заявка была выполнена аж четыре раза.
NikaDimm:
Реальность наших дней
Поэтичная проза
Кроссовер ЛоГГ - "Инсайдер" - учебник истории
Pinch_of_m:
Реальность Галактической Федерации
Спасибо вам, девушки! Все тексты необычные, с изюмикой, и к ним возвращаешься снова и снова. Мне как заказчику очень приятно, что заявка была выполнена аж четыре раза.