À toutes les gloires de la France!
А эту композицию я даже вынесу в отдельный пост.
Нет, Ники Лауда - далеко не Ян Вэньли, а Джеймс Хант - совсем не Райнхард. Но тема противостояния двух соперников, тем более с ТАКИМ названием композиции, - это для меня слишком. Ассоциативный ряд рвется в клочья и отдает тупой болью в сердце. Люблю их:
Нет, Ники Лауда - далеко не Ян Вэньли, а Джеймс Хант - совсем не Райнхард. Но тема противостояния двух соперников, тем более с ТАКИМ названием композиции, - это для меня слишком. Ассоциативный ряд рвется в клочья и отдает тупой болью в сердце. Люблю их:
А еще все время вертится на языке слово "богатый". Именно что богатый дизайн. Так что пусть пока дневник побудет таким. 
Мы вместе с ним отправились на фестиваль, где показывали фильмы Никиты Михалкова и где вообще заправлял сам Михалков. Помню концертный зал. Я сижу рядом с Томом и бурчу по-английски, что мне не нравится эта затея, что Михалков - самовлюбленный, высокомерный и чванливый идиот. А Том пожимает плечами и говорит, что нас пригласили в такой форме, что нельзя было отказаться. Сам Михалков сидит по другую руку от Тома и спрашивает, все ли ему нравится. Том сдержанно что-то отвечает. Потом мне снится перерыв и просторный холл здания. Проходя мимо одной группы беседующих, я слышу, что готовится покушение на Хиддлстона. Я срываюсь с места и ищу глазами Тома. Забегаю в зал, иду мимо рядов, а на одном из них сидят мама и тетя Оля. Я спрашиваю, не видели ли они Тома, и тетя Оля отвечает, что мне надо больше беспокоиться о себе, а то так можно и влюбиться. Я игнорирую это и бегу дальше. Тома я нахожу в какой-то фото-студии, где окна занавешены белыми шторами. Белый цвет вообще повсюду, а ди-джей в углу возится с аппаратурой. Том подходит ко мне и говорит, что он собирается здесь записывать песню. Я предупреждаю его о возможном покушении и уговариваю покинуть здание. Мы вместе выходим из студии, и сон обрывается.
